Вечная эйфория: Эссе о принудительном счастье

СПЛОШНАЯ ВИРТУАЛЬНОСТЬ

Из сказанного следует, что деньги невозможно ни презирать, ни почитать. Деньги, как и счастье, - нечто абстрактное, потенциально содержащее все мыслимые блага. Имея деньги, я владею вещами - не в громоздком материальном, а в виртуальном виде. Кроме того, получать деньги часто гораздо приятнее, чем обладать ими, особенно если они сваливаются с неба: плохо ли получить в наследство кубышку, уже наполненную доверху. Зарабатывать на жизнь - тяжкое бремя, а быстро разбогатеть - игра, схожая с эротической. Однако коварство денег в том, что они норовят подчинить себе всю жизнь, заменить собою все ее радости. Если деньги становятся идолом, самоцелью, их желаешь так пылко, что прочие желания остывают. Их роковая сила сметает все преграды, позволяет достичь всего и сразу, но это всемогущество порождает безразличие. Кто жаждет все сгрести, поймает только ветер; кто все имеет, тому ничто не в радость - вот горький парадокс.

Классические объекты насмешки: толстосум, не успевающий потратить ни гроша из своих миллионов; богач, скопивший столько сокровищ, что ему приелось все на свете и, окруженный роскошью, он не знает удовольствий. Эти люди чуть ли не сами желают разориться, чтобы начать все сначала и снова пройти полный опасностей и риска путь наверх. У них, как говорится, есть все для счастья, а счастья-то и нет; имея все, они ничего не имеют; желания их рассеиваются, ни на чем не успевают сосредоточиться; они постоянно гонятся за миражами, переходя от разочарования к разочарованию. Им некуда расти, остается лишь рухнуть, сгинуть в бездне; пример тому - великие династии, осыпанные милостями судьбы до того, что притягивают к себе беды и катастрофы. Деньги - иллюстрация к парадоксальной мысли о том, что, пустив в ход все средства достигнуть счастья, можно его отпугнуть. Мы видим, как меркантильность, доходящая до бреда, стала, во всяком случае, в Америке, коллективной страстью. "В наше время люди работают более, чем когда-либо, но не находят иного применения работе и заработанным деньгам, кроме того, чтобы работать и зарабатывать еще больше" (Ницше).

В нашем обществе деньги как цель и деньги как средство разделены почти неприметной гранью, и все усилия рекламы и пропаганды потребления направлены на то, чтобы стереть ее вовсе. Когда это происходит, люди наиболее состоятельные доходят до "показного потребления" - термин, которым американский социолог Торстейн Веблен еще до Первой мировой войны обозначил нравы высшей буржуазии, круга Рокфеллеров, Вандербильтов и им подобных. Имения, яхты, роскошные автомобили, пышные апартаменты - все ради того, чтобы догнать и перегнать соперников; в этом соревновании каждый завидует преуспевшим больше и презирает тех, чей уровень жизни ниже его собственного. Начальник предприятия, получающий в тысячу или в две тысячи раз больше, чем его подчиненные, демонстрирует не свои заслуги и профессионализм, а голую жажду повысить себе цену, которая выражается в величине оклада. Ему доставляет радость иметь преимущество над другими и поражать окружающих. Увы, в этом соревновании всегда найдется кто-то более процветающий, затмевающий вас своим блеском, опережающий в списках "Форбс" или "Форчун" и заставляющий биться в корчах. Чем больше банковский вклад, тем больше горечь, и удовлетворение от собственной прибыли меркнет, если чужая растет еще быстрее. Тут уже вступает в силу строгая градация: быть богатым, супербогатым и ультрабогатым - далеко не одно и то же. Вот почему, если богатый человек не расходует свои деньги во имя какого-нибудь дела, идеи, искусства, они иссушают его и он внешне не отличается от неудачника.

НАВЯЗЧИВАЯ ЩЕДРОСТЬ

История освобождения нравов - причудлива я штука; мы знаем наизусть все ее перипетии, но повторяем их снова и снова, упиваясь горечью очередного обратного витка. На протяжении многих веков тело всячески принижалось и попиралось религией, так что стало в западной цивилизации символом испорченности. Теперь же, когда плоть реабилитирована, происходит нечто странное: вместо того чтобы безнаказанно предаваться удовольствию, люди испортили его пересаженными извне внутрь запретами. Удовольствие, отравленное тревогой, само себя судит и само себя карает, причем не за то, что нарушает заповеди или оскорбляет целомудрие, а за ущербность, ибо оно никогда не достигает полноты и совершенства. Счастье и нравственность, прежде непримиримо враждовавшие, ныне слились воедино: безнравственно не быть счастливым, Суперэго проникло в крепость Удовольствия и подчинило его своей жесткой власти. Чувство вины заменили бесконечные терзания. Сладострастию теперь никто не мешает, но оно обросло проблемами. Вместо обуздания желаний эталоном стало их полное насыщение, но необходимость соответствовать эталону сама по себе служит уздой (Эта логика уже была исследована в книге: Pascal Bruckner et Alain Finkielkraut. Le Nouveau Desordre amoureux. Paris: Seuil. 1977; ту же тему развивает Жан-Клод Гийбо - см.: Jean-Claude Gillebaud. La Tyrannie du plaisir. Paris: Seuil. 1998), где ставится вопрос о месте запрета в современном обществе. . Каждый из нас отвечает за свой тонус и хорошее настроение, от нас требуется ни в чем себе не отказывать и активно, без устали улучшать свою жизнь. Общепринятая норма ничего не запрещает и не отнимает, а с материнской заботливостью щедро поощряет наши аппетиты.

Но такая щедрость не имеет ничего общего со свободой. Она настолько навязчива, что доводит нас до изнеможения, а потом сама же старается нас от него избавить. Цифры и образцы, которыми она нас засыпает, порождают новый тип предосудительного дезертирства, которое выражается не в лени и сибаритстве, а в меланхолии, унынии, депрессии. Счастье перестало быть внезапно выпадающей на нашу долю удачей, яркой вспышкой на фоне серых будней, и превратилось в нечто постоянное и насущное. Как только желанное становится возможным, оно тут же причисляется к разряду необходимого. То, что вчера казалось редкой роскошью, сегодня с невероятной быстротой превращается в обыденность. Повседневная жизнь похожа на безостановочно вращающийся турникет, выбраковывающий тех, кто не успел или кого зашибло. Не только состоянием и властью определяется сегодня положение в обществе, но и внешним видом; мало быть богатым, надо еще оставаться в форме, это новый критерий отбора, ничуть не менее суровый, чем деньги. Хорошо выглядеть стало новым этическим принципом, на который работают бодрая реклама и глянцевый рынок.

"Стань лучшим другом самому себе, будь достоин себя, думай о лучшем, живи в гармонии с собой и т.д.". Множество книг на эту тему заставляет думать, что осуществить подобные призывы не так-то просто. Счастье стало не только объектом колоссальной индустрии, наряду с духовной пищей, но и новейшим, причем основополагающим, нравственным принципом; вот он - источник депрессии, вот почему любое несогласие с этим назойливым гедонизмом приводит к краху. Мы виновны в том, что у нас не все благополучно, и отвечаем за это перед окружающими и перед собственным внутренним судом. Взгляните на фантастическую статистику - прямо как в бывших странах коммунистического блока, когда 90 % опрошенных корреспондентом журнала заявляют, что они счастливы! Никто не осмелится признаться, что иной раз ему бывает плохо, из страха потерять приличное положение в обществе (Анкета "Фигаро-магазин". 1998, 10 ноября. ). Странным образом доктрина удовольствий, становясь воинствующей, возвращает прежнюю силу запретам, только кардинально меняет их направлен ность. Смутное ожидание чудного времени сменилось присягой, данным самим себе обетом превратить трудность бытия в постоянную сладость. Забыв, что счастье обретается косвенным путем, что оно наступает или не наступает, когда мы преследуем иные задачи, нам внушают, что оно само есть прямая цель, которая достигается с помощью определенных рецептов. Какие бы средства вы ни выбрали: психологические, соматические, химические, духовные или электронные (есть люди, видящие в Интернете не просто прекрасный инструмент, а некий новый Грааль, воплощение всемирной демократии - cм. на эту тему основательный труд: Bernard Leclair. L'Industrie de la consolation. Verticales. 1998.), исходная точка одна: успех обеспечен, если соблюдать определенные правила "позитивного поведения" и "этические установки". Поразительный пример того, как извращается само понятие воли: ее пытаются распространить в сферы психики и эмоций, традиционно считавшиеся ей неподвластными. Воля тщится изменить то, что от нее не зависит (подчас не глядя на то, что могла бы изменить). Счастье стало частью всеобщей программы тотального потребления и государственного попечения и одновременно системой взаимного запугивания, в которой участвуем мы все. Каждый в ней и жертва, и террорист, ибо не имеет другого способа отражать нападки, кроме как, в свою очередь, нападать на других за их слабости и промахи.