Мечты о женщинах, красивых и так себе

— Ну вот, — сказала она, — теперь мы уж точно не найдем столик. Почему ты не вышел, когда я тебе говорила?
Похоже, они действительно не найдут здесь столика.

— Нет смысла оставаться, — сказал он, — здесь нечего делать. Здесь мы не выпьем. Пошли.

— Пошли куда?

— Пойдем выпьем в "Барберину".

— В "Барберине" будет gleich1.

— Вовсе нет, — сказал он, — пошли.

— Все равно мы пропустим полночь. — Сердце ее переполняли злость и безумие. — Почему бы тебе...

- Не пропустим, — заученно проговорил он, — если ты поторопишься.

Уговаривая, он провел ее обратно через вестибюль и потянул за ручку тяжелой двери. Та оказалась заперта.

— Мы не можем выбраться, — сказал он.

Мадонна царапалась в дверь. Она тяжело дышала от гнева. Он, опустошенный, прислонился к стене. Ему нужно было срочно выпить.

— Не поможет, — сказал он, — нам не выйти.

Она накинулась на него как пантера, но ему вовсе не хотелось позволить ей себя растерзать или что-либо в этом роде.

— Быстрей, — кипела она, — попробуй другую дверь.

На это потребовалось время. В положенный час он вернулся.

— Заперто, — сказал он, — мы заперты до конца года.

Смеральдина-Рима захихикала:
— Мы заперты между годами! — Она прислонилась к стене и, дрожа от смеха, стала делать в его сторону вялые жесты руками. Он взглянул на часы.

— Через минуту все кончится, — сказал он, — тогда мы выберемся, пойдем в "Барберину" и выпьем, тихо и приятно. Это всего лишь полночь.

Мадонне вовсе не хотелось тихо и приятно выпить. Она с силой оттолкнулась от стены и горделиво прошествовала мимо, отважная allumeuse1, на верхнюю площадку лестницы. Она перегнулась через перила, и тонкое черное платье прилипло к ее ягодицам. Он подошел и встал рядом.

- Скоро вернусь, — сказал он, осторожно спускаясь по ступенькам.

— Фау-фау! — весело прокричала она вслед. Это была очень личная шутка, и он, не оборачиваясь, помахал ей рукой. Она глядела, как с присущей ему преувеличенной холодностью он прокладывает себе дорогу через толпу. Один или двое мужчин заметили и поприветствовали его. Женщины, окинув Белакву взглядом, вычеркивали его из памяти. Это обстоятельство не ускользнуло от ее внимания. Она смотрела, как вдали он, ковыляя, вошел в туалет. Оставшись в одиночестве на заполненной людьми площадке, наблюдая, как он втащил себя в уборную, она вдруг поняла, что ничего уже не поделаешь, что бедный Бел пропал и что, возможно, жизнь его уже окончилась. Ей стало его жаль, и на глаза навернулись слезы.
Чья-то рука фамильярно опустилась на ее плечо. Она отстранилась от перил, впрочем, без негодования и, обернувшись, лицом к лицу столкнулась с пухлым шахматным чемпионом (и, кстати, мелким финансистом), который, как ей было хорошо известно, тайно искал ее благорасположения. Он светился радостью.

— Прекрасная девушка, — сказал он, — присоединится к нам? Она присядет за наш столик?

Он был тучный и восхитительный, как сатрап. Он обладал женщинами, которых желал, и теперь он пытался определить, желает ли он эту. Потому что ею он еще не обладал.

— Кто с вами? — спросила она, отстраняясь.

Он назвал трех франтов или пижонов, нескольких тощих девиц с сомнительной репутацией и указал на столик.

— Простите, — сказала она, — но я с Белом.

Как-то Валтасар разгромил Белакву в шахматы, а как-то привез его, мертвецки пьяного, из старого города, так что он его знал. Он считал его наивным, скучным, пустым и изнеженным хлюпиком. Это был проницательный человек.

— Не стоит отказываться, — с иронией заметил он, — когда за столиком есть место для двоих.

— Простите, — повторила она.

Он приблизил к ней лицо.

— Но почему нет, — мягко настаивал он. Тьма египетская сгущалась.

— Он не сядет с вами за один стол, — сказала она после секунды сомнений.

— Что ж! — улыбнулся Валтасар, нимало не обидевшись. — Что ж! — Он был искренне тронут. — Увидимся позже, — выразил он надежду и удалился.

Часы на ратуше пробили полночь, празднующие соединили руки и запели хором. Замечательная делимость двенадцати проникла в мозг Белаквы; тот недооценил свою нужду и теперь прижимался лбом к прохладной плитке. "Prosit Neujahr", — сказал он очень слабым и гнусавым голосом и дернул за ручку. На обратном пути Белакву остановил Валтасар, который заметил его издалека и, оставив троих дылд колыхаться в тесной гирлянде, поспешил навстречу.

— Итак, — заговорил он, — как поживаете?

— Неважно, — сказал Белаква. — А как вы?

— Присоединяйтесь к нашей скромной компании, — продолжил Валтасар.

— Простите, — сказал Белаква, — я со Смеральдиной.

— Приходите, — зашептал Валтасар, — приходите со Смеральдиной, приходите оба.

Это показалось Белакве вполне приемлемым. Достигнув верхней площадки, он застал свою девушку беседующей с очаровательнейшим молодым человеком.

— Могу ли я, — произнес Белаква, слоняясь по опушке ее внимания.

Молодой человек отступил, и Мадонна грациозно встала справа от своего спутника. Она внимательно его оглядела.

— В чем дело? — сказала она. — Ты белый как полотно.

— Мне не по себе, — сказал он, — но ты будешь рада узнать, что я нашел столик.

— Где?

— Тот жирный ублюдок, — сказал он, — тот комнатный повеса приглашает нас за свой столик, а я устал и хочу выпить, и ты хотела остаться здесь, так что...

Он стал спускаться по ступенькам.

— Кто? — закричала Мадонна. — О чем ты говоришь? Кто нас приглашает?

— Откуда я знаю? — застонал он. — Пойдешь ты, наконец? Этот толстый дантист от шахмат...

— Стой! — сказала Мадонна. — Вернись. Я иду в "Барберину".

Он сделал шаг назад.

— Мы не можем выйти, — яростно возразил он на предложение идти в "Барберину". Она повернулась к нему длинной спиной и исчезла в вестибюле. У двери он нагнал ее.

— Какой смысл, — сказал он, — зачем вообще говорить о "Барберине", когда мы не можем ВЫЙТИ? — Но она открыла дверь своей нежной ручкой, и ему оставалось только последовать за ней.